Картины, пронзенные болью,

Израненной птицей душа

Бьется, трепещет и рвется,

Но вокруг лишь глухая стена,

Стена ненависти, зависти, злобы,

В каждом камне страданий слеза.

Разве сломленный духом смог бы

Кистью высечь искру из холста?

Даже камни скорбя заплачут,

В памяти боль храня.

Время в Прошлое пристально смотрит

И с полотен кричит: «Унутма!»

Июньский вечер… звезды серебрятся,

Зной отступил… прохладой веет от реки,

И, как обычно, в этот час уже стучатся

В дом к деду моему соседи старики.

Звучат приветствия и ритуальные вопросы…

Южнобережцев речь певуча и мягка.

И вот уже дымятся папиросы…

Какой же черный кофе без дымка!

Уютно мне у деда на коленях

Сидеть и слушать мудрых стариков.

У них два слова – «Крым» и «Выселенье»

Звучат гораздо чаще прочих слов.

Я вижу, как при слове «Крым» светлеют лица

И как при слове «Выселенье» гаснут взоры.

Годами эти разговоры будут длиться,

Конца не будет этим разговорам.

Я слушал их печальные рассказы

И постигал сознанием своим

Ту Землю, что не видел я ни разу,

Мой Отчий Край с названьем кратким «Крым».

«Волшебный Край… Очей отрада…», —

Так о Земле моей сказал поэт.

Но почему же этот «Край Волшебный»

Доступен всем…, лишь нам в нем места нет?

Мне в том Краю не суждено было родиться,

И первой встречи с ним я буду ждать года…

Но та Земля мне с детства стала сниться…

Любовь же к ней живет во мне всегда.

Голодная степь – степь без конца и без края,

Аллахом забытые земли, где никто и ни что не живет.

В сорок четвертом году сюда из Крымского рая

В жаркое пекло был сослан безвинный народ.

Седобородые старцы, старушки, грудные младенцы,

Женщины, дет … и возраст не важен, сто или пять.

Теперь вы не люди – теперь вы спецпереселенцы,

Навечно вы сосланы и Родины вам не видать.

Я мысленно к ним подхожу, я хочу их увидеть поближе,

Сидят на земле муж, жена, дети – одна из тысяч – семья.

Это дед мой и бабушка… живыми я их не вижу,

Умрут они скоро от голода…

И не суждено им узнать про меня.

Пятеро девочек – это тетки мои,

А самая старшая – мама.

Сидят они молча и грустно чего-то ждут,

Взоры погасли и губы сжались упрямо,

С тех пор как поели – четвертые сутки идут.

Низко склонившись…,

Чтобы не видеть голода в детских глазах,

Руками дрожащими медленно тесто катает,

Горстку муки замесила на горьких слезах.

Последняя горстка муки…

Только она у несчастных осталась,

И страшно представить –

Чем встретит их завтрашний день.

Печется лепешка… нужно ее разделить,

Чтоб всем по кусочку досталось,

Противнем служит нагретый на углях кетмень…

Время идет – как томительно медленно зреет лепешка…

Обо всем этом мама с годами поведает мне.

Эту лепешку – размером с ребячью ладошку,

Как наважденье, часто я вижу во сне…

Я вижу зону в проволоке ржавой и колючей,

Здесь умирал Народ мой и, повсюду землю вспучив,

Взошли холмы могил и полустертых знаков,

Рожденья годы разные… год смерти одинаков!

Стою я и смотрю вокруг печалью и тоской объятый,

Спит Вечным Сном в чужой Земле Народ невиноватый.

Как призрак страшных лет встает в слепящем свете

Чудовищный пейзаж Погибели и Смерти!

Здесь низость на крови, жирея, возвышалась,

Топтала мой Народ – убить пыталась.

Здесь Память черная живет, здесь настоящий ад,

И слезы – что в глазах моих – туманят взгляд!

Здесь Слуги Сатаны залили кровью землю,

А я стою, молчу… и стонам ветра внемлю…

Как печален крик чаек, что снуют над морскою волной.

В жилах кровь леденеет от того, что случится здесь вскоре.

Арабатская стрелка… Ветра шквального яростный вой.

К югу – Черное, а к востоку – Азовское море.

Баржа ржавая… В трюм набита людская толпа.

Гулко бьются сердца обреченных старух, стариков и детей.

Только ужаса маски надвинуты на черепа,

Только гневное недоуменье во взглядах из-под бровей.

Это жители узкой полоски бесплодной земли.

Их согнали сюда из крымских окрестных селений,

До которых войска почему-то дойти не смогли

В ночь народной беды – поголовного выселенья.

Баржу в море уносит… Крымский берег растаял в ночи.

Берег Родины. К сожаленью, теперь уже бывшей.

Не узнает никто, и никто не услышит, кричи не кричи.

Есть кремлевский указ –

Всех людей утопить вместе с баржей прогнившей.

Как жесток человек и как холоден век, как вода холодна.

Горизонт заслоняя, вздымаются черные волны.

И за рваными тучами лик свой скорбный скрывает луна,

Преступленья свидетель единственный и безмолвный.

Там, в Азовском, на дне, в бирюзовых холодных глубинах,

Их белые кости уже никогда не найдут.

И не нужно уже ничего им, той ночью убитым безвинно,

От нас они только молитвы и памяти ждут.

Любил я с детства стариков велеречивых

И ласковых старушек, в чьих горестных морщинах

Таилась боль и в памяти жило не стерто,

Как гнали их из гнезд родных в сорок четвертом…

С волненьем слушал я с утра и до утра

О том, что пережил народ его трагичное «вчера».

А слезы из печальных стариковских глаз

Мне сердце болью обжигали всякий раз.

Они давно уж не живут… не знаю в стороне какой

Те старики свой Вечный обрели Покой.

Но стоит мне глаза закрыть и в памяти всплывают сразу

Печальные их образы и скорбные рассказы.

Тропинки детства… часто я по ним блуждаю,

От них до дней сегодняшних так далеко еще.

С тех давних дней и до сих пор я слезы вытираю

С печальных стариковских глаз… с морщинистых их щек.

И память свою, как настольную книгу листая,

Все глубже в нее ухожу – за страницей страница.

Я Болью Народа пропитан… Боль эта Святая,

Она через годы в картины мои воплотится.

Я люблю тебя, Крым…

Ты подарок нам всем от Аллаха!

Я люблю мой Народ!

Без него мне реально – не жить…

С моих первых шагов по земле

И покуда не стану я прахом,

Буду вместе с Народом

И горе, и радость делить!

А когда этот Мир нереальный

Я реально покину,

Буду рад, очищаясь в аду

От своих нереальных грехов.

Если в Мире, в котором я жил,

Хоть одна сохранится картина,

Из написанных мной,

И немного хороших стихов…

Огонь лишь на мгновение руки моей коснулся,

Ладонь отдернул я, предотвратив ожог…

И в этот миг во мне сюжет проснулся,

Сюжет о тех, кто от огня бежать не мог.

Как метроном, в висках кровь гулко застучала,

Селения Саблы, Пычки, Коуш, Бия-Сала.

Хочу понять, где той беды конец… а где начало.

Так тема скорбная сама в меня вошла.

Буюк-Янкой, Тавель, Бешуй… названия селений,

Народ названия эти помнит по сей день.

Пусть бросит в меня камень тот, в ком есть еще сомненья,

Кем были жители тех выжженных под корень деревень.

Хатыни пепел разлетелся по планете,

Мне кажется, уже давно пора пришла

Кричать о том, как пеплом стали старики и дети,

Чтоб мир узнал и о тебе Улу-Сала.

Живьем сжигать детей – вершина Мракобесья…

Закрыв глаза, я видел черный дым, как он тянулся ввысь,

И вместе с ним летели души в поднебесье,

Горевших заживо стенания неслись.

Бежать?... Куда бежать, когда закрыты двери?

Как убежишь, когда оковы на ногах?

И каждый дом кольцом замкнули звери

В обличье человечьем с автоматами в руках.

В огне горят сердца, горят глаза, горят красавиц косы,

Во чреве матерей горят младенцы, не увидевшие свет.

За что? Зачем? и Почему? – Есть лишь вопросы…

Вопросов множество… Ответов только нет…

Огонь свирепствует и силу набирает,

Утихнет он, когда все будет сожжено дотла,

Когда от жителей и их селений Крымских

Останется лишь пепел и зола…

Я, завершая стих, хочу просить нам вслед идущих,

Все, что минуло, в памяти хранить…

Мы нить… связующая прошлое с грядущим,

Всего лишь нить… всего лишь только нить…

Следы душевных ран не заживают, как на теле

Следы необоснованных наветов-ярлыков.

И с болью вижу я, как сильно поредели

Ряды старушек наших и наших стариков.

Они так тихо... незаметно угасают...

Не досказав своих последних слов...

Их каждый час тоска по Крыму убивает

Старушек бедных и бедных стариков.

Как с Родиной разлука долго длится...

Семь раз по десять лет...

А сколько до конца?..

И, потеряв надежду возвратиться,

В тоске их разрываются сердца...

Без устали трудилась смерть не разгибая спину

И сократила мой народ почти наполовину.

Куда нести беду свою? Нет средства против смерти

Из половины - большей половиной были дети

В Крыму зачатые - они рождались

Среди безводных выжженных степей,

И деснами беззубыми впивались

В пустые груди мёртвых матерей.

А старики и древние старушки

Молились - глядя на чужое небо,

В нём миражом им виделся далёкий Крым

И маленький сухой кусочек хлеба.

Когда тоска, как волк голодный, душу гложет,

Когда не в силах я преодолеть беду,

И знаю, что никто мне не поможет,

Я в Лунный Свет за помощью иду.

В тиши ночной один брожу в молчанье

И впитываю сущностью своей

Салгира древнего хрустальное журчанье

И серебристый шёпот старых тополей.

Я в омуты манящих грёз всецело погружён,

Неисправимый фантазёр....мечтатель,

Мне тесен мир земной и взгляд мой устремлён

В пространство звёздное, где царствует Создатель.

В безбрежных небесах витает Дух мой снова,

Где Лунный Свет течёт в пучине чёрной сажи.

Он ищет там Сверкающее Слово,

Что мысль разрозненную воедино свяжет.

Промчалось лето – на исходе осень,

На белых крыльях в синей вышине

Тепло последнее клин журавлей уносит,

Смотрю им вслед и как-то грустно мне.

За целый год с проблемами жилья

Не написал я ни одной картины.

Этюдник и мольберт – мои друзья –

Стоят в углу... покрыты паутиной.

Забыты кисти краски и холсты...

Строительство мне придавило плечи.

Когда не ведаешь, где завтра будешь ты,

О творчестве не может быть и речи.

Я в жёстких лапах жизненной рутины

Давно барахтаюсь и не пойму,

Нужны стихи мои... нужны мои картины,

Но почему я сам не нужен никому?

Но знаю я – назад нельзя ни шагу,

Ещё придёт для Творчества пора.

Ну, а пока... на белую бумагу

Грусть тихо льётся с кончика пера.

Охваченный единственным стремленьем

Боль сердца воплотить и в красках, и в стихах,

Я никогда не ожидаю вдохновенья –

Оно всегда со мной, оно в моих руках.

Я знаю своего труда значенье.

Работая, себя я не щажу.

Который год один против теченья

Я, как бурлак, тяну свою баржу.

В моей барже тяжелая поклажа,

Пускай я не по силам выбрал кладь,

В поклаже все, что я по жизни нажил,

Что по крупицам удалось собрать.

В поклаже той не золотые слитки,

Не горы златоносного песка,

Нет жемчугов, нанизанных на нитки,

В ней только боль и черная тоска.

Боль, что впитал я с самого рожденья,

Боль за бесправный и униженный народ.

Она с годами стала наважденьем,

Лишила сна, покоя не дает.

Она немым укором проступает

Из черной глубины моих холстов.

Как вечный снег в горах она не тает,

Никак не вырвусь из ее оков.

Порой прижмет к земле душевная усталость,

Нахлынет чувство, будто выжжено нутро.

И краски смешивать желанья не осталось,

Тогда я кисть свою меняю на перо.

Слова и рифмы нужные все ближе,

Они плывут из сердца поневоле.

Я, глядя в ночь, ушедших тени вижу

Глазами полными тоски и жгучей боли.

За ночь – вторая пачка сигарет –

И тех, смотрю, всего одна осталась.

Уже светает, рифмы нет и нет,

Не понимаю я, куда она девалась.

Нет сна, опять все мысли о тебе,

Жизнь нашу вспоминаю вновь и вновь.

Как все же благодарен я судьбе

За нашу сумасшедшую любовь!

Иные в поисках любви всю жизнь проводят,

Лишь к избранным любовь сама приходит,

Жизнь у ее избранников светла,

Я счастлив, что у нас она была.

Но почему была? Она во мне живет,

Пусть нет тебя со мной полгода

И будет жить, пока я жив, и не умрет –

Я пронесу ее сквозь годы и невзгоды.

Всегда со мною ты, во сне и наяву,

Во мраке ночи и сияньи дней.

Ты извини, что я пока живу,

Еще я миссии не выполнил своей.

Все то, о чем мечтали мы с тобой,

Теперь один я двигаю вперед

И верю, что настанет день такой,

Все, что я делаю, увидит мой народ.

Жаль, что тебя не будет в этом дне…

Как эта мысль мне сердце обжигает –

Лишь ты одна была всегда опорой мне,

И как сейчас тебя мне не хватает.

Голодная степь – степь без конца и без края,

Аллахом забытые земли, где никто и ни что не живет.

В сорок четвертом году сюда из Крымского рая

В жаркое пекло был сослан безвинный народ.

Седобородые старцы, старушки, грудные младенцы,

Женщины, дет… и возраст не важен, сто или пять.

Теперь вы не люди – теперь вы спецпереселенцы,

Навечно вы сосланы и Родины вам не видать.

Я мысленно к ним подхожу, я хочу их увидеть поближе,

Сидят на земле муж, жена, дети – одна из тысяч – семья.

Это дед мой и бабушка… живыми я их не вижу,

Умрут они скоро от голода…

И не суждено им узнать про меня.

Пятеро девочек – это тетки мои,

А самая старшая – мама.

Сидят они молча и грустно чего-то ждут,

Взоры погасли и губы сжались упрямо,

С тех пор как поели – четвертые сутки идут.

Низко склонившись…,

Чтобы не видеть голода в детских глазах,

Руками дрожащими медленно тесто катает,

Горстку муки замесила на горьких слезах.

Последняя горстка муки…

Только она у несчастных осталась,

И страшно представить –

Чем встретит их завтрашний день.

Печется лепешка… нужно ее разделить,

Чтоб всем по кусочку досталось,

Противнем служит нагретый на углях кетмень…

Время идет – как томительно медленно зреет лепешка…

Обо всем этом мама с годами поведает мне.

Эту лепешку – размером с ребячью ладошку,

Как наважденье, часто я вижу во сне…

Ты подарок нам всем от Аллаха!

Я люблю мой Народ!

Без него мне реально – не жить…

С моих первых шагов по земле

И покуда не стану я прахом,

Буду вместе с Народом

И горе, и радость делить!

А когда этот Мир нереальный

Я реально покину,

Буду рад, очищаясь в аду

От своих нереальных грехов,

Если в Мире, в котором я жил,

Хоть одна сохранится картина,

Из написанных мной,

И немного хороших стихов.

Когда придёт Ахырзаман - Вселенский Страшный Суд

Когда и грешных, и святых на небо призовут

Пред взором Грозного Судьи чтобы держать ответ

Мне первым хочется предстать, когда погаснет Свет.

Создатель спросит: "Почему ты так ко мне спешил

Или среди детей моих ты самым грешным был

И вот сейчас на мой призыв под тяжестью оков

Ко мне явился первым ты чтоб сбросить груз грехов?"

Отвечу я не устранюсь взглянуть на Грозный Лик:

"Подвластны мы тебе Отец Един Ты и Велик

Ты Мир создал и поселил в нём нас - своих детей

Грехов не больше чем у всех на совести моей

В том Мире - что созданьем был Всесильных Рук Твоих

Любил я дочь твою - одну из множества других

Но с ней меня ты разлучил по Милости Своей

Так захотел Ты и Тебе с Высот Твоих видней

Сегодня Ты вершишь свой Суд и всё в Твоих Руках

Но пред тобой я не за тем чтоб каяться в грехах

Я не к Тебе спешил, а к ней... скорей меня впусти

И если дерзок мой ответ - за прямоту прости"

С вокзала детишек привел он домой

Жена у тандыра возилась с дровами,

И слезы закапали сами собой -

Сыночки откуда вы? Что это с вами?'

Обоим на вид десяти еще нет,

Но сколько в глазах у них боли и горя.

И дрогнули губы чуть слышно в ответ:

"Из Крыма Мы жили у самого моря…».

Не ведомо в чем их держалась душа

И не было в лицах уже ни кровинки,

Она все смотрела - а руки дрожа

Лепешку ломали на две половинки.

Уже давно тебя на свете нет,

Но в памяти своих детей и новых поколений

Ты навсегда оставил страшный след.

Избрав кумиром Грозного Ивана

И в промахах не чувствуя вину,

Ты, день и ночь трудившись неустанно,

Залил невинной кровью всю страну.

На всем пространстве необъятной суши,

Что называется, ещё одной шестой,

До наших дней не обрели покоя души

Тех миллионов, что загублены тобой.

В усах ухмылку пряча и пуская дым из трубки,

Не ведая усталости, отец-палач

Крутил с остервененьем ручку мясорубки,

Трещали кости, заглушая крик и плач.

О чем же думал ты, кремлевский старожил,

Когда губил, переселяя, древние народы?

Топя в кровавом мессиве хрящей и жил,

Срывая их с земель, дарованных природой.

На землях тех, где прогулялся ты

Своими тяжкими медвежьими шагами,

Затоптаны все лучшие цветы

Кровавыми твоими сапогами.

Как в черепе твоём от злобы было тесно!

И если б прожил ты ещё пяток годков,

Ещё какие сумасбродства, интересно,

Изобрела бы вермишель твоих мозгов?..

Народ в тисках бесправия живет,

Он перед Миром всем огульно опозорен

Твоя частичка я - бесправный мой Народ.

Почему злая воля вождя тебе определила

Эти знойные степи для жизни твоей на века?

Даже птицам крылатым сюда долететь не под силу

И как камни судьбы над тобою висят облака.

Окружают тебя миражи в этой жаркой пустыне,

Ты не верь им и знай, что виденья обманут тебя.

Кипарисы и лес... эти горы с прохладою синей...

Это море что манит волной серебристой слепя...

Это в прошлом твоем и тебе не доступна отныне

Та Земля что тебя родила и взрастила как Мать,

Ты теперь сирота и заброшен в пустую пустыню

И тебе суждено в этих черных песках умирать...

P. S.

Ты вернешься на Землю Отцов

Верю я - дни такие настанут,

Но до дней этих светлых не годы -

Десятилетья пройдут.

А пока ты в начале пути...

И на белых костях твоих встанут

В этой знойной степи - города

Дальверзин Гулистан Баяут

В моих глазах ни радости...ни света...

Я жил в потёмках как в лесной глуши

Ты ворвалась пылающей кометой

В холодное безмолвие Души.

На встречу Свету распахнулась дверца

И темнота куда - то отошла,

И новым чувством захлебнулось сердце

И ты - желанная в него вошла...

Отныне нам двоим принадлежит

Всё то что совершилось между нами,

И влагу радости из чистых глаз твоих

Я впитываю жаркими губами.

И пусть мне лет не менее чем триста

И тает жизнь как под лучами снег,

Люблю тебя чертёнок мой пушистый

Ты самый близкий и родной мне человек.

* * *

От чёрной меланхолии и белого отчаянья

Под шорохи заигранной пластинки бытия,

Куда бежал - не ведал сам пока нечаянно

В свои глаза печальные я не вобрал тебя.

До той поры я жизни сдерживал поводья

Ты вызвала в Душе звучание струны,

И понесло меня нахлынувшее половодье

Средь зимних дней внезапно грянувшей весны.

В меня вошла ты радугой соцветий

Я вновь во власти грёз и сладких полу снов,

И в смуте полу фраз...восторгов...междометий

Любовной Радостью наполнен до краёв.

В руках Судьбы мы - люди - как игрушки

И как она поступит...не поймешь,

Кого-то золотом осыплет до макушки

Кому-то бросит жалкий медный грош.

А как порой страшны Судьбы удары

И сколько же коварства скрыто в них,

Их раздает она налево и направо

Не обходя ни юных, ни седых.

Всегда внезапно и без проволочки

В тот час, когда беды никто не ждет,

Она, нащупав в нас болезненные точки

По этим точкам без ошибок бьет.

Пути Аллаха неисповедимы.

Никто не избежит своей Судьбы.

Ведь знаки тайные у каждого с рожденья

Уже нанесены на наши лбы.

И видно так заведено от Века,

Не в силах мы противиться Судьбе.

Судьба всегда играет человеком...

А человек - играет на трубе...

Осеннее хмурое утро...дождик густой моросит

Под зонтиком старым дырявым седая старушка стоит,

Нужда ее выгнала в холод в такую промозглую рань

Стоит и к груди прижимает горшочек...в горшочке герань.

И как бы ей было не жалко...герань эту нужно продать,

Аллаху лишь только известно, как долго придется стоять.

Дрожащей рукой вытирает слезу... или капли дождя?

А люди проносятся мимо - к старушке не подходя.

Стоит она в стареньком платье.

В мечтах унеслась далеко...

"Быть может на хлебушек хватит…

А может и на молоко?.."

Всей жизни прошедшие годы

Сквозь слезы туманно встают,

И впалую грудь украшает

Медалька - "За доблестный труд"

И собиралась пыль горько - солёная в глазницах

На молодых и старых измождённых лицах,

Людскими трупами накормлена - насытившись людьми

Степь мрачно светится истлевшими костьми.

В тот год разжирели в степи и шакалы и волки,

Не нужно им в поисках пищи носится без толка.

Чуть лапами землю копнул - и грызи до отвала

Повсюду в степи человечьего мяса не мало,,,

Сейчас на месте той степи - цветущий Гулистан,

Сегодня хлопок там растит Узбекистан.

Но почему же - я думаю упорно

Растёт там хлопок белый, а не чёрный???

Гулистан - цветущий край цветник.

Я навсегда в долгу перед Всевышним,

Он доброту вдохнул в меня с пеленок.

Я с колыбели до своих пол века с лишним

Иду по жизни как большой ребенок.

Никто вокруг не знает, как не сладко

Живется мне и сам я виноват

В том, что дошел до крайнего упадка

Душевных сил - но нет пути назад.

Крепись художник - не ожесточайся,

Достоинство свое не позабудь.

И как бы жизнь не била - постарайся

С пути что в жизни выбрал не свернуть.

Пройдя сквозь сеть интриг и грязных

кривотолков

Рожденных лживым временем и веком,

Пройди по жизни так чтоб в памяти потомков

Остаться чистым светлым человеком.

Она немым укором проступает

Из черной глубины моих холстов.

Как вечный снег в горах она не тает,

Никак не вырвусь из ее оков.

Порой прижмет к земле душевная усталость,

Нахлынет чувство, будто выжжено нутро.

И краски смешивать желанья не осталось,

Тогда я кисть свою меняю на перо.

Слова и рифмы нужные все ближе,

Они плывут из сердца поневоле.

Я, глядя в ночь, ушедших тени вижу

Глазами полными тоски и жгучей боли.

Когда в окно к нам заглянуло утро

Ты тихо прошептала в тишине -

"Как хорошо читал ты Камасутру

Ты столько радости за ночь доставил мне".

Я твою радость чувствую и знаю

И если хочешь я тебе скажу -

Что Камасутру я вовсе не читаю

Я для тебя одной её пишу.

Любимая - ты видишь и сама

Искали мы друг друга не напрасно

И если оба мы сошли сума...

Как наше сумасшествие прекрасно!

Листок из книжки записной...

На нём одна лишь строчка

Написана твоей рукой

"ЛЮБЛЮ ТЕБЯ." И точка

Слова Любви...они простЫ

Они для нас двоих

Как нравится мне их читать

Но лучше - слышать их

Любви слова...меж двух сердец

Связующая нить

Приятно слышать и читать

Но лучше - говорить...

За ночь – вторая пачка сигарет –

И тех, смотрю, всего одна осталась.

Уже светает, рифмы нет и нет,

Не понимаю я, куда она девалась.

Нет сна, опять все мысли о тебе,

Жизнь нашу вспоминаю вновь и вновь.

Как все же благодарен я судьбе

За нашу сумасшедшую любовь!

Иные в поисках любви всю жизнь проводят,

Лишь к избранным любовь сама приходит,

Жизнь у ее избранников светла,

Я счастлив, что у нас она была.

Но почему была? Она во мне живет,

Пусть нет тебя со мной полгода

И будет жить, пока я жив, и не умрет –

Я пронесу ее сквозь годы и невзгоды.

Всегда со мною ты, во сне и наяву,

Во мраке ночи и сияньи дней.

Ты извини, что я пока живу,

Еще я миссии не выполнил своей.

Все то, о чем мечтали мы с тобой,

Теперь один я двигаю вперед

И верю, что настанет день такой,

Все, что я делаю, увидит мой народ.

Жаль, что тебя не будет в этом дне…

Как эта мысль мне сердце обжигает –

Лишь ты одна была всегда опорой мне,

И как сейчас тебя мне не хватает.

1

Я знаю где...но объяснять не буду,

Что в объяснениях... да и кому они нужны?

Страна Волшебная... а в ней - Любовь повсюду

Мы жители Волшебной той Страны.

В Стране чудесной той нас только двое,

В ней даже ночью тёмною светло как днём.

Над той Страною небо голубое

Из алых роз созвездия на нём.

Касаемся друг - друга чуть дыша,

Нам в Мир Прекрасный отворилась дверца.

В том Мире струнами является Душа

Мелодии рождаются из Сердца.

Мелодий этих ничего нежнее нет,

Звучит дуэт, а временами соло.

Звучит прекрасный музыкальный инструмент

С названием необычным –Любвеола.

Воистину - подвластно всё всегда

Рукам талантливого виртуоза,

Значенья не имеют для любящих года

И на глазах блестят восторга слёзы.

2

Мы наконец одни... и я у изголовья,

В груди застыли ужас боль и стон.

Глаза мои сухи, а сердце плачет кровью

Ты словно спишь... но страшен этот сон.

Не может быть... глазам своим не верю...

Я знаю, что придёт и мой черёд...

Тебя - мою невосполнимую потерю

Уже никто и никогда мне не вернёт.

Твоё лицо такое близкое... родное

Моложе ставшее на много лет,

На нём застыло выражение покоя...

Как хорошо тебе... мучений больше нет.

Глаза полуоткрыты... смотрят нежно,

Немного их поблекла синева.

Обветренные губы будто шепчут...

Я слышу их последние слова.

Скажи - как пережить мне эти муки?

Хоть пальцами тихонько шевельни...

В моих руках твои Божественные руки

Как непривычно холодны они.

Скажи - как не сойти с ума от боли

Что сердце рвёт и рвёт на части мне?

Скажи пока ещё мы вместе

Пока рассвета нет в ночном окне.

3

Родная...

Как больно...

Мы расстаёмся навсегда,

Невыносимо сознавать.

Что всё - в последний раз,

И понимать,

Что больше не увижу никогда

Живым твоё лицо.

И свет любимых глаз...

Как страшно расставаться

Навсегда...

В моей руке твоя рука...

В последний раз...

Как горько

Не могу принять разлуку

И льются слёзы жгучие

Из глаз...

Теряю жизнь свою...

И сердцем впитываю муку

В моей руке...

Твоя рука...

В последний раз...

4

Всё ниже и чернея небо надо мною

Нависло словно хочет раздавить.

Как справиться мне со своей бедою,

Куда бежать и помощи просить?

Никто в моей беде мне не поможет,

Моя беда не интересна никому.

И день и ночь тоска мне сердце гложет,

С ней жить мне одному... и только одному.

Теперь превозмогая свою муку.

Весь в прошлом... и тебя одну любя

Я постигаю сложную науку –

Науку жизни... Жизни без тебя...

Что мне твой пейзаж,

Что мне твой натюрморт,

Когда гибнет в изгнании

Мой безвинный народ.

* * *

Я знаю своего труда значенье.

Работая, себя я не щажу.

Который год один против теченья

Я, как бурлак, тяну свою баржу.

* * *

В моей барже тяжелая поклажа,

Пускай я не по силам выбрал кладь,

В поклаже все, что я по жизни нажил,

Что по крупицам удалось собрать.

* * *

В поклаже той не золотые слитки,

Не горы златоносного песка,

Нет жемчугов, нанизанных на нитки,

В ней только боль и черная тоска.

Беги от тех, в ком сердце глухо...

* * *

«Я, друг тебе», - сказал гвоздю тяжелый молоток, -

«Скажи, что сделать для тебя, чтоб ты мне верить мог?».

Но гвоздь ответил молотку: «Не верю я тебе.

Как можешь ты мне другом быть, коль бьёшь по голове?».

* * *

Воробей, залетевший в драные валенки,

Скачет в них резво на тонких ногах.

И нету беды в том, что он очень маленький -

Видит себя он орлом в сапогах.

* * *

Кто, суть свою скрывая, носит маску,

Своим двуличьем оскверняет мир?

Их множество... Растер бы я их в краску

И этой краской выкрасил сортир.

* * *

Для нас Аллах в Мир открывает двери,

Впускает в эту жизнь Добро творить.

Но народятся вновь завистники Сальери

И будут Моцартов талантливых травить.

* * *

Какая наша жизнь загадочная штука.

И будущее каждого туманно и таинственно.

Одним из сотен тысяч быть - не трудная наука,

Сумей средь сотен тысяч стать единственным.

* * *

Не бойся тех, кто от рожденья слеп,

И не страшись людей, лишенных слуха,

Но, словно от огня, беги от тех,

Кто наделен слепой душой, в ком сердце глухо.

* * *

Путь освещать перед слепым,

Глухому подавать советы -

Все разлетится, словно дым,

Бесплоднее занятья нету.

* * *

Как много в жизни умников больших -

С такими приходилось мне встречаться.

Легко им мудрость проявлять в делах чужих,

Когда в своих - ума нет разобраться.